Победа Великой армии - Страница 5

Тон императора стал резче, черты лица заострились, как всегда в минуты напряженных раздумий. Время от времени он бросал взгляд на пеструю толпу военных, которые неспешно прогуливались по площади и, казалось, наслаждались выдавшимися спокойными минутами в этом величественном завоеванном городе, несмотря на клубы дыма, по-прежнему заполнявшие небо.

— Прежде чем я скажу, чего жду от тебя, — продолжил император, — я расскажу тебе, как принял решение немедленно покинуть Москву. Несколько раз я приходил к мысли, что эта война — ошибка, подобная другим промахам, которые я, возможно, допустил, например в испанской войне. Истинное положение вещей стало открываться мне, когда я покинул Дрезден. В Дрездене я был императором Европы! На моей стороне стояли австрийский император, прусский король, итальянский вице-король и все германские владетельные князья. Они были у моих ног, вместе со своими супругами, слышишь, у моих ног! Я мог бы остаться там и укреплять союзные отношения, которые того требовали. Но я ощущал, как мною движет желание неодолимого господства. Я хотел покончить с угрозой, которую для Южной Европы представляли орды северных варваров. Я не причислял к этой угрозе Александра: мы с ним обо всем договорились в Тильзите. Тогда я еще был расположен вести переговоры и знал, что и он со своей стороны к этому готов. И в то же время оба мы чувствовали, что война неизбежна: для него по причине разочарования его народа, который не смирился с поражением и призывал к реваншу, а для меня потому, что я не для того пересек Европу с огромной армией в пятьсот тысяч человек, — самой большой армией, какую видывал свет, — чтобы она ловила рыбу в Немане! Война стала неизбежностью! Переправляясь через Неман, я представлял, что совсем скоро встречусь с армией Барклая-де-Толли, разобью ее в одном или Двух сражениях, и мне откроется дорога для быстрого марша на Москву. Этого не случилось. Русские решили отступать, стараясь замедлить наше продвижение. Хочу тебе кое в чем признаться. Когда мы прибыли в Витебск и я расположился во дворце дяди царя, князя Вюртембергского, у меня случился приступ малодушия. Нам никогда не догнать русскую армию, подумал я. Стояла страшная жара, и оставшийся отрезок пути казался мне чересчур длинным. Кавалерийский корпус, поставленный мною во главе армии, сильно страдал от нехватки фуража. Проезжая в своей коляске, я видел сотни лошадиных трупов по обе стороны дороги. Я сказал себе, что нужно остановиться, дать армии отдых, устроить польские дела и подготовиться к кампании, которую мы проведем в следующем, 1813 году. В течение двух недель, проведенных мною в Витебске, я чувствовал, что в моем окружении нарастают сомнения, и решил посоветоваться с генералами. Князь Невшательский, Дюрок и Коленкур полагали, что нам стоит остановиться. Но на дворе стоял июль. Не идти же нам на зимние квартиры! И ко мне вернулась решимость. Русская армия не могла без конца бежать перед лицом неприятеля. Она должна была предоставить нам случай сокрушить ее. Именно тогда я принял решение возобновить наше наступление. Дважды русские пытались нас остановить. В первый раз перед Смоленском. Это было глупо. Барклайде-Толли плохо подготовился, и это стоило ему поста командующего. Мы их разбили благодаря превосходному маневру Даву. Ты принимал в нем участие, полагаю?

Император бросил вопросительный взгляд на молодого офицера, который ответил ему утвердительным кивком.

— Да, я был там, сир, вместе со своим полком. Мы шли по правому флангу.

— Скорее, неслись галопом, — подхватил Наполеон. — Именно тогда Даву отметил твою решимость и отвагу и сказал мне о тебе. Вторую попытку остановить нас русские сделали на Москве-реке. Они хорошо выбрали позицию, сосредоточив свою артиллерию, лучшую в мире, на редуте, расположенном в центре поля боя. Битва была страшной. Мы взяли верх во второй половине дня благодаря героизму наших солдат, которые предприняли штурм редута под огнем пушек. Мы понесли слишком большие потери, но русские потеряли убитыми и ранеными гораздо больше нас! Оппозиционные газеты называли меня мясником! Это неправда. У меня тогда сжималось сердце, и это чувство не прошло до сих пор. Но мы победили, и остатки русской армии обратились в бегство!

Гром фанфар прервал речь императора. Толпа обернулась. Это король Мюрат устроил импровизированный парад со своей неаполитанской кавалерией. Зрители вскинули вверх руки, размахивая киверами и головными уборами с плюмажем. «Да здравствует Мюрат! Да здравствует император!» — кричали они. Генерал-щеголь пребывал в прекрасном расположении духа.

Император повернулся к генералу Бейлю и сказал:

— Они рады, потому что оказались в большом городе, а также, наверное, потому что живы.

Несколько минут Наполеон слушал приветственные возгласы толпы. Заметив, что Мюрат, одетый в пурпурный плащ, вышитый золотом, издалека приветствует его широким жестом, он продолжил:

— Я внимательно изучил возможные варианты действий после получения Мюратом послания от главнокомандующего русской армией. Тебе известен текст этого послания?

— Нет, сир. Я слышал, как о нем говорили, но текста не читал.

— Чрезвычайно угодливое, почти раболепное письмо. После поражения главнокомандующий написал, что русская армия намерена отступить без боя в направлении Москвы, разрушения которой он хочет избежать, что будет невозможно в случае штурма или осады города. В этой связи он предложил Мюрату своего рода взаимное перемирие. Добравшись до города, русские пройдут через него и позволят Великой армии беспрепятственно вступить в город. Мюрат был в восторге от этого предложения, в котором он увидел рыцарственный жест, и умолял меня принять его. Я же не столь наивен, как он! Я тотчас заметил подвох. Кутузов знал, что его армия слишком измотана, чтобы дать новое сражение, и опасался, как бы мы не пошли вперед форсированным маршем вместе с нашей почти нетронутой польской кавалерией и не разбили остатки его войск. Вместо этого он предложил нам принять участие в забавной, единственной в истории процессии: побежденная армия дает дорогу армии-победительнице и приводит ее в свою столицу, где он надеялся нас запереть! Пока мы продолжали наступление на Москву, я прокручивал в уме возможные варианты действий, ничего не сообщая своим маршалам, поскольку решать предстояло мне, и только мне. Существовало несколько вариантов. Ни один из них не представлялся мне приемлемым. Я мог бы продолжить наступление на Петербург и заставить Александра подписать мир. Но для утомленных походом людей это был долгий путь — около восьмисот километров. И Александр никогда не согласился бы вести переговоры в собственной оккупированной столице. На какое-то время он бежал бы на восток необъятных русских просторов, где не могло быть и речи о том, чтобы его преследовать. Это мне ничего не дало бы. Еще одно возможное решение заключалось в том, чтобы продолжить уничтожение армии Кутузова. Для этого следовало разместиться в Москве и начать боевые Действия в окрестностях города, в восточном и южном направлениях. Наступила бы зима. Снег лишил бы нас возможности передвигаться. Пришлось бы дожидаться весны, чтобы выступить снова. Мы потеряли бы почти всех наших лошадей из-за отсутствия фуража и Должного ухода. За это время возникли бы проблемы в германских землях, особенно в Пруссии, а возможно, и во Франции, где, как мне сообщали, действуют заговорщики, что вполне в духе парижских традиций. Такое решение тоже не годилось. Наконец, офицерство предавалось всяким фантазиям. Например, отправиться в Малороссию, где климат мягче, или заключить союз с русскими, чтобы вместе с Александром изгнать англичан из их богатых индийских владений. Пока мы наступали, я отбросил все мысли, за исключением одной-единственной: немедленно возвращаться! Я даже подумывал развернуться, не дойдя до Москвы! Но в этом не было бы никакого смысла. Мы стояли у ворот города. Меня охватило пьянящее чувство, когда я рассматривал в подзорную трубу, положенную на плечо адъютанта, городские башни и купола церквей, стоя на холме, откуда открывался вид на дальние окраины Москвы. К тому же солдаты были измотаны. Им требовались по меньшей мере два-три дня отдыха. Они испытывали сильное желание расслабиться п